Такая вот петрушка

Воскресенье.
Полдень.
Завтрак.
По идее совместный, но супруга, не выпуская из рук чашечку кофе, отбыла в гастрономический вояж по поваренному мiру Елены Молоховецъ. Глотая слюнки, зачитывала она вслух кулинарную рецепт-поэму: «Судак разварной другим манером: по-капуцински». Дойдя до «… обланжированныя веточки петрушки нарезать соломкою … «, она инспекционно заглянула в холодильник, и перечень неотложных закупок тотчас удлинился: «Петрушка, один пчк».

Не прошло и часа, как я блуждал уже интеллигентным лунатиком по супермаркету, выискивая средь буйства красок и ароматов требуемый «пчк» и прочие благовония из списка. На кассе обменял зелень с полок на «зелень» из карманов, и, идучи к выходу, вычитывал чек. Ну, люблю я печатное слово. Читаю всё подряд. А тут напал на поэтичную строку: доллар — тридцать — кориандр! «Надо же, — думаю, — слово какое красивое, аж певучее: кооо-риииии-ааааа …». На «др» споткнулся и задумался: «А петрушка-то где?» Смотрю в корзину: вот она, родимая, торчит восторженным пучком из сумки. «Ну, крохоборы, опять на три цента обмануть хотят: поэтичная-то травка, небось, дороже прозаической.»

За правду стоять — дело привычное. Два шага назад, и я уже сверлю кассиршу исполненным благородного негодования взором. Но, будучи человеком воспитанным, фильтрую этот огнь борьбы за справедливость сквозь полуприкрытые веки напускного равнодушия:
— Ошибочка, однако, вкралась: аппарат петрушку за кориандр посчитал, надеюсь магазин в накладе не остался?
— Да ну, что вы! Пучок зелени — это гроши. Вот только, с вашего позволения, в сумке у вас кориандр, а петрушкой там и не пахнет.
— Ой … Виноват, обдёрнулся.
— Придётся вам на Центральную Кассу идти — менять.
Размышляя о том, как сложилась бы судьба Германна, если б в николаевской России были в заводе «Центральныя Кассы», где всё опрометчиво-взятое подлежало бы незамедлительному обмену, дохожу до искомого бюро ремонта потребительских ошибок.

Центральной Кассы операторша, с явными признаками пусть отдалённого но всё же родства с Индирой Ганди, напоминала многорукую богиню Кали. Она дарила радость обслуживания сразу пяти клиентам, разговаривала по телефону и исполняла на клавишах двух компьютеров серенаду оптовика-заготовителя. Ей, постигшей шестьдесят четыре искусства и повелевающей пятью стихиями, понадобилось лишь мгновенье, чтобы уладить ботанический конфуз. Без слов одарила она меня тридцатью центами разницы в цене и взглядом послала в торговый зал за правильным пучком.

В отделе съедобной флоры старичок-фасовщик колдовал с экзотическим корешками, похожими на кукол барби поступивших по оплошости в мясной отдел: ручки и головки были отсечены, и остались лишь тулова с вывернутыми под извращенными углами ножками. Руки фасовщика гладили долгоногие останки, но дух витал на недосигаемых плодо-овощных высотах. Пришлось стащить его с небес к прилавку багром плебейского вопроса:
— Простите, где бы мне петрушечкой разжиться?
— Она кончилась.
— Да? А ценник висит.
— Но под ним, как видите, один кориандр.
— Ясно… «Если на клетке слона видишь надпись»… А может, это синонимы? А? Ну, там, разница номенклатур, латынь, транскрипция, неверный перевод с мексиканского?
— Нет, любезный, разное у меня в жизни бывало, и носки путал, и жён, как говорится, менял, но чтоб петрушку за кориандр принять — такого ни в жисть! Я зеленщик со стажем, а не студент-вечерник. Эти вам морковь за хрен продадут и не поперхнутся, а мы — нет. Мы люди с опытом.

Чувствуя себя Афанасием Никитиным, которого невесть зачем гоняли «за три моря», возвращаюсь к индийской богине. Она не мечется уже по своей застеклённой клетке а, держа на весу прозрачную упаковку спагетти, напряженно разглядывает её содержимое. Не иначе какой-то гурман вернул с жалобой на недостаточную округлость макаронин. Дипломатический протокол и школьный учебник истории предписывали обратиться к ней с хрестоматийным: «Хинди руси бхай бхай», однако, будучи человеком хоть и воспитанным, но уже разозлённым, сокращаю речь до лаконичного:
— Её нет.
— Кого нет?
— Петрушки.
— Какой петрушки?
— Которой у вас нет.
— На кассе петрушки не бывает, она в овощном отделе.
— Вы шутите?
— Я серьёзна, как катафалк.
— Но ведь только что отдал вам кориандр и убежал за петрушкой… Которой нет.
— Зачем же вы убежали?
— За петрушкой!!!
Тут из под стойки выныривает копия моей богини сервиса только в руках у неё не итальянская бакалея, а рулон бумаги для спрятанного в подстолье принтера:
— Извините, это моя сестра, мы похожи, и клиенты нас часто путают.
— Как петрушку с кориандром?
— Не… У тех же запах разный. Айша, возмести клиенту доллар за кориандр, потому что петрушки нет. — На этих словах «Кали»-знайка метнулась к другому концу стола, где в позе статуи свободы застыла бабуля с прохудившейся бутылкой кефира. А «Кали»-незнайка осталась. Я было испугался, что мы опять заблудимся в двух пучках, тем паче, что одного из них нет, но Айша нажала кнопку на хитром аппарате, и тот выплюнул километровую бумажную ленту с вопросами.
— Заполняйте на возврат: ФИО, адрес, телефон и так далее.
Смерив оком анкету возвращенца, я понял, что буду сейчас за пук травы писать ремейк «Евгения Онегина» по фактам собственной биографии.
— А в графе «причина возврата» что указать? «Товара нет»?
— Напишите «временное отсутствие»…
— Возврат временного отсутствия?
— …Ммм… Ладно.
Она нажала еще одну кнопку, и под кассой открылся сезам денежного ящика. Монета шлёпнула о стойку, как пощечина:
— Спасибо за покупку!
— Вот уж не за что.

Зажав в потном кулачке вырванный из пасти акулы капитализма доллар, бегу к машине: ведь судак «другим макаром» томится в ожидании мелкоизубленной петрушки, а её еще найти надо.

Нашел, купил, гоню домой. Только въехал под крышу — сотовый зудит: жена.
— Ты где?
— В гараже.
— Уже? Слушай, давай скорее поднимай сумки и, извини, придётся тебе еще раз в магазин бежать. Я рецепт такого соуса нашла — ты мне пальчики оближешь. Только одной травки-приправки не хватает.
Я не стал спрашивать, какой.
Я не удивился.
Я знал …